В 1888 г. за рабство цеплялись лишь представители старых кофейных районов долины Параибы, чьи расстроенные состояния были основаны на владении рабами. В проекте, который предложил консервативный сенатор из Сан-Паулу, связанный с «Паулистским Западом», была предпринята попытка приспособиться к ситуации. Предлагалось немедленно освободить рабов за выкуп, но они должны были отработать на плантациях еще 3 месяца, чтобы гарантировать сбор ближайшего урожая. В условиях оппозиции со стороны либералов глава кабинета консерватор Жуан Алфреду решил предложить отмену рабства без дополнительных ограничений. Инициативу поддержало широкое парламентское большинство; 13 мая 1888 г. ее утвердила принцесса Изабелла, выполнявшая в тот период регентские функции. Из девяти депутатов, проголосовавших против законопроекта, восемь представляли провинцию Рио-де-Жанейро. В Сенате робкое сопротивление закону возглавил барон Котежипе, заявивший о нависшей угрозе: «Совсем скоро зазвучат требования раздела земель, и государство сможет постановить провести экспроприацию без выкупа».
Дальнейшая судьба бывших рабов была различной и зависела от региона. На Северо-Востоке они, как правило, стали зависимыми работниками крупных землевладельцев. Исключением стала провинция Мараньян: там освобожденные рабы ушли с плантаций и начали хозяйствовать на незанятых землях, превратившись в их владельцев.
В долине Параибы бывшие рабы стали членами артелей, работавших на приходивших в упадок кофейных плантациях, а позже — работниками в небольших поместьях или пеонами в скотоводческих хозяйствах. На «Паулистском Западе» характерным явлением стало массовое бегство рабов, но это происходило еще до отмены рабства. Приток негров в столицу провинции — г. Сан-Паулу — ив другие регионы продолжался еще по меньшей мере десять лет. В таких городах, как Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро, ситуация была различной. В Сан-Паулу постоянная работа доставалась в основном иммигрантам, а бывшим рабам приходилось довольствоваться нерегулярными и плохо оплачиваемыми подработками. В Рио-де-Жанейро, напротив, у работников из числа бывших рабов было сравнительно больше перспектив, так как в городе традиционно использовали рабов и свободных негров в ремесленном и мануфактурном производстве, а иммигрантов было меньше. К примеру, около 30 % фабричных рабочих в Рио-де-Жанейро в 1891 г. были неграми, в то время как в 1893 г. в Сан-Паулу среди рабочих на производстве было 84 % иммигрантов.
В Риу-Гранди-ду-Сул, как и в Сан-Паулу, иммигранты заменили рабов и вольноотпущенников на постоянных рабочих местах.
Несмотря на то что положение бывших рабов различалось в разных провинциях, отмена рабства не разрешила проблемы с неграми. Привлечение иммигрантов в качестве рабочей силы в наиболее динамично развивавшихся регионах и ограниченность возможностей по поиску работы для бывших рабов в других областях породили огромное социальное расслоение в среде негров. Подобное расслоение частично проистекало из предубеждения против негров, и в результате оно же усилило это расслоение. Так, в районах, куда активно стекались иммигранты, негров считали существами низшего порядка, способными приносить пользу только в закрепощенном состоянии, опасными по своей природе, склонными к бродяжничеству и совершению преступлений.
Никакая другая проблема бразильской истории не вызвала столько обсуждений и исследований, как рабство. Уровень смертности рабов во время перевозки через Атлантический океан, возможность для рабов создать семью, значение предоставления рабам вольных грамот (т. е. освобождение до 1888 г.), оценка практики выделения рабам небольших участков земли в рамках плантации, чтобы они сами выращивали себе продовольственные культуры (так называемая «сельская брешь»), занятость рабов в различных профессиях — все это вызывает острые споры.
Подобные дискуссии позволили ярче высветить тот факт, что система рабовладения не сводилась к открытому насилию (хотя оно и являлось основополагающим). Рабовладение просуществовало так долго еще и по причине своей всеохватности, из-за дифференциации между рабами, из-за реальных ожиданий или воображаемых путей получения свободы. В этой связи особо выделяются два вопроса: так называемая «сельская брешь» и проблема вольных грамот.
Существование на практике «сельской бреши» отстаивается авторами (в первую очередь Сиру Кардозу), которые подчеркивают важность внутреннего рынка в экономике Бразилии колониального периода и XIX в. Их аргументация основывается на констатации того факта, что на плантациях сахарного тростника и особенно кофе рабы получали разрешение обрабатывать небольшие наделы рядом со своими хижинами или возделывать маленькие клочки земли, чтобы выращивать продовольственные культуры для собственного потребления и для продажи на внутреннем рынке. Из этого делается вывод, что раб, производящий собственными силами продукцию для рынка, становится также крестьянином, что пробивает брешь в системе рабовладения. Подчеркивается и то обстоятельство, что если с юридической точки зрения раб являлся вещью, то на практике в процессе социальных отношений он получал некоторые права, проистекавшие из обычаев и традиций.
Проблема вольных грамот связана с тем, что в испанских колониях и в Бразилии было больше вольноотпущенников, чем в английских и французских колониальных владениях. Мы уже затрагивали этот вопрос в главе о колониальной Бразилии, особо выделяя Минас-Жерайс и горное дело. Несмотря на неполноту цифр, мы отмечали, что к концу колониального периода вольноотпущенники и свободные представляли 42 % всех негров и мулатов и 28 % всего населения страны. Рабы же составляли 38 % всего населения. Согласно данным переписи 1872 г., вольноотпущенники и свободные представляли 73 % всех негров и мулатов и 43 % всего населения страны, а рабы — 15 % всего населения.
Рабу давали вольную, когда он сам или третье лицо выкупали его свободу, или же когда его хозяин решал его освободить. То обстоятельство, что рабы чаще выкупали себя сами в городах, указывает, что там у них было больше возможностей скопить необходимую сумму.
Самым простым объяснением освобождения рабов самими владельцами станет то, что на волю отпускали лишь старых и больных, что связано с экономическими причинами. Тем не менее некоторые исследования подвергают сомнению данную гипотезу. Так, изучение положения 7 тыс. вольноотпущенников в Салвадоре, освобожденных в 1684–1785 гг., показало, что их средний возраст составлял всего 15 лет.
Все это не означает, что нужно исключить экономические мотивы из числа причин большого количества освобождений рабов. Существующие исследования позволяют сделать вывод, что при сравнении развивавшихся регионов с регионами, находившимися в упадке, количество освобожденных рабов больше именно в последнем случае. На решение об освобождении могли значительно повлиять и доводы из области чувств и эмоций: среди вольноотпущенников отмечалось явное преобладание женщин. К примеру, в г. Рио-де-Жанейро в 1807–1831 гг. женщины составляли 64 % отпущенных на волю. Этот показатель достаточно высок, если иметь в виду, что в целом среди рабов было намного больше мужчин, чем женщин.
Наконец, не будем забывать, что положение вольноотпущенников не было таким же, что у свободных. До 1865 г. акт выкупа на волю или безвозмездного дарования свободы мог быть оспорен бывшим владельцем, которому достаточно было всего лишь заявить о «неблагодарности» бывшего раба. Помимо этого, как на бумаге, так и на практике освобождение во многих случаях связывалось с ограничениями и обязательствами, в особенности с обязательством работать на бывшего хозяина. Этот обычай вошел в принятые после 1870 г. законы, что выразилось в оговаривании условий освобождения детей и стариков.
Хотя среди участников восстаний рабов мы можем встретить вольноотпущенников, в целом эта категория занимала промежуточное положение между свободными и рабами, приближаясь в социальном отношении к статусу белых бедняков. Предоставление и получение воли смягчали тем самым прямое столкновение двух рас. Кроме того, в условиях большой концентрации негритянского населения вольноотпущенники играли важную роль в сохранении традиций общины. Самый типичный случай представляет собой Баия, где в XIX в. благодаря вольноотпущенникам сохранялась община, сочетавшая в себе африканскую и европейскую культуру.